Я проснулась рано. Сережа! Это имя было первой мыслью. Как же так получилось, что я хочу тебя видеть? Может быть, мне просто скучно? Чего я жду? Я же знаю все наперед. Вставать не хотелось, но лежать в кровати стало трудно, мысли не давали покоя. Я оделась и выбежала на улицу. Светило яркое солнце, улица была залита летним светом, в парке стояло лето, не свойственное Питеру. Утренние косые солнечные лучи пробирались сквозь густую листву. Пейзаж действовал успокаивающе. Как хорошо просто вот так идти, когда мысли в голове не могут собраться в какую-то более-менее определенную форму, не хочется им помогать, они ползают сами по себе, какие-то из них бьют электрическим током, другие обливают холодным душем, но все это ненадолго, временно, и поэтому хорошо. Прошатавшись по парку час с лишним, я вернулась в отель, умылась, переоделась и поехала туда же. В Петергоф. На конюшню. Что-то внутри меня волновалось, боялось не поймать снова этого ощущения легкости, покоя, песни. Я теперь знала точно, зачем я еду, но боялась не найти этого. Фауст встретил меня, как старую знакомую, потянул черную морду к моим рукам в надежде на сахарок, но пришлось его разочаровать. Саша, как и в прошлый раз, приготовил лошадей, вывел их на плац, и мы поехали тем же маршрутом. Лес вокруг нас пел, солнце било в глаза, лето, праздник окружали нас, но мысли в голове текли своим чередом. Спустя некоторое время лес расступился, перед нами открылся берег Финского залива. Минуту я смотрела на него неподвижно. Мысли были примерно такими «Ну чувствуй! Ну что такое. Залив и залив, ничего особенного. Что же меня так зацепило-то здесь в прошлый раз? И мусора много, и скудноватый песчаный пляжик, и мелкие волны, зеркальная гладь залива…что? И погода сегодня гораздо лучше, казалось бы, должна чувствовать.» Саша поднял Лану в галоп, мы с Фаустом последовали за ним. Как хорошо вот так просто ехать галопом по солнечному берегу! Но все уже не так, как вчера… Быть может, нужны новые впечатления? Неожиданные открытия? Может быть, стоит взять за правило никогда не повторять путешествий туда, где я уже была? Но где, как искать это ощущение жизни? Неуловимое неукротимое, как ты нужно нам, сколько мы готовы за тебя отдать! Фауст выдал легкого козла и чуть не выбил меня из седла, я короче набрала повод, толкнула его шенкелем и постаралась не думать. Но прошла минута и те же мысли вернулись ко мне. Приехав на базу, спрыгнув с лошади и крепко обняв ее за шею, я взглянула в Питерское летнее небо. Ах, северное бледное небо, в которое хочется смотреть, не отрываясь! Саша забрал лошадь, расседлал ее и поставил в денник.
Сергей решил осуществить задуманное. Приготовления не заняли много времени: надо было купить кружечку настоящего питерского кафе, закатать штаны до колена, сесть на низкую пристань и свесить ноги вниз. Нева оказалась холодной и недружелюбной. Тяжелые волны хлестали по ногам, закатывались на пристань, норовили намочить грудь. Сережа вспомнил Ольгу, но мысль о ней не принесла обычной светлой и приятной тоски, которую можно чувствовать с удовольствием, когда в ней совершенно нет надежды. Вместо этого мысль принесла некоторое раздражение. Сразу же захотелось встать и уйти куда-нибудь, на какую-нибудь экскурсию, чтобы там не думать вообще. Сережа вспомнил меня. Точнее он поймал себя на том, что на фоне всех его воспоминаний живет мысль обо мне. Он подумал о том, как вечером будет рассказывать мне об этом. Холодные волны реки сразу отодвинулись на второй план и вместе с этим стали более приятны. Можно было любоваться ими несколько отстраненно и в то же время придумывать более точные, более меткие и красивые слова для того, чтобы описать их для меня. Чтобы рассказать, как это было прекрасно, как исполнилась его настоящая давнишняя мечта, какое удовольствие принесла ему эта мелочь. «Какой бред! – вдруг подумал Сергей, - ведь волны не приносят мне ни малейшего удовольствия. Но ведь я сам хотел этого! Как я мог этого хотеть?»
Лена шла на юг по Московскому проспекту, мимо нее неслись машины, куда-то бежали люди, из вечерних кафе была слышна музыка, город жил своей обычной жизнью. Каждый обитатель этого города знал, куда он идет, каждый водитель управлял своей машиной согласно нужному направлению, тысячи траекторий движения разных людей пересекались, сливались и расходились, и со стороны казалось, что нет и не может быть логики в этом броуновском движении. И еще каждый человек осознанно или неосознанно ждал чего-то: какого-то происшествия, события, случайной или запланированной встречи. И каждый был одинок в этом потоке. Каждый был не нужен, не обязателен на огромном и шумном Московском проспекте. Но у каждого направления была своя причина и цель… Лена остановилась возле яркого рекламного щита. На нем была изображена косуля, испуганная и неуклюжая, убегающая от грациозного и уверенного тигра, которому, казалось, остался один мах, один прыжок до желанной цели. Лена сначала увидела пачку сигарет, которая рекламировалась на плакате «живи полной жизнью», достала свою пачку и закурила. Лена в своей жизни успела не раз почувствовать себя и тигром и косулей. «Все мы тигры, пока бежим, - думала она, глядя на поток людей и машин вокруг себя, - чего-то ждем и догоняем, цепляясь за редкие и короткие минуты радости. А стоит остановиться и оглянуться, и становится видно, как изогнулся и наш тигр в последнем прыжке. И вот такой же в нашем взгляде возникает ужас с примесью последней надежды, а в движениях неуклюжесть. Стоит забыть о том, кто ты в этом мире, и снова чувствуешь себя тигром, а желания и вещи – добычей. Надо добраться до флэта, напиться и все опять будет хорошо» Лена потушила окурок о рекламный щит и собиралась вставать, когда резкий звук привлек ее внимание. Старая, но еще хищная и грациозная морда темно-синей BMW въехала в бок красивенькой новой «ауди». Никто не пострадал. Из бэхи медленно и уверенно выходил упитанный немолодой человек в темном костюме с мобильным телефоном возле уха, водитель ауди пытался открыть помятую заклинившую дверь и грязно ругался. «Вот вам! – подумала Лена, - отношение друг к другу. Каждый из них куда-то ехал ведь, а теперь придется ждать, пока подъедет ГАИ, разбираться (это часа 3), потом еще чинить машину. Только ни один из них не вызывает сочувствия. Вот вам муравейник и броуновское движение. Вот уже собираются скучающие наблюдатели. Как же я ненавижу их!» Лена плюнула, развернулась и пошла дальше.
Аленка беззаботно смеялась над анекдотами, которые рассказывал ей Алексей, сидя на краешке ее кровати и очищая для нее апельсины, когда ее свел очередной приступ боли. Аленка выронила дольку апельсина и раздавила ее, тяжело перевалившись на бок и уткнув лицо в подушку. Леша крикнул медсестру, и, когда никто не пришел на зов, отправился сам ее разыскивать. Сестра курила на лестнице, когда он подошел. «Вы же знаете ее приступы, - сказала она, - нужно переждать. Да и в последнее время они стали реже… Я думаю, что скоро Лена пойдет на поправку. Резкая боль должна скоро пройти» Алексей вернулся в палату и застал Аленку без движения в той неестественной позе, в которой он оставил ее. На секунду Алексей замер в испуге, прислушиваясь к жуткому предчувствию («Ведь только что она весело смеялась», - пронеслось в голове), - и подошел к кровати. Аленка тяжело дышала и глухо стонала, боясь двигаться. В ее голове были две противоположных мысли «Господи, ну быстрей бы уж это кончилось» и «Только бы дождаться Катюшу». Вслух она произнесла только вторую. Вслед за Алексеем вошла сестра, подошла к постели, посмотрела на Аленку и попросила Алексея выйти. Сидя на скамейке в коридоре, Леша провалился в круговорот быстрых, отрывочных и незапоминающихся мыслей о Татьяне, Аленке, Катюше и Виталике… Спустя пять или шесть минут дверь палаты снова открылась и туда вошла еще одна сестра, третья везла по коридору каталку. Леше стало не по себе. Еще через пять минут мимо него увезли на каталке неподвижную Аленку, из груди которой вырывались глухие стоны. В коридоре стало тихо. Казалось, прошли часы, перед тем, как показалась дежурная медсестра, Леша поймал ее, спросил, что случилось. Сестра ответила, что приступ оказался серьезным, Лена находится в реанимации, но одного взгляда сестры было достаточно, чтобы что-то оборвалось внутри Леши. Он вышел на лестницу и негнущимися пальцами закурил сигарету. В голове почему-то крутилась одна, ненужная и никчемная мысль, как забывшийся посетитель ночью в пустом и мертвом музее, о том, что стоит все-таки продать проект Виталию.
- Ты когда уезжаешь? – спросил Сережа.
- Завтра утром.
- Ты же говорила, что у тебя еще неделя отпуска!
- Да, но я уезжаю в Новгород.
- Ах вот оно как, - Сережа как будто погрустнел.
- Да ну тебя. Это будет завтра. А сегодня у нас еще целый вечер.
- Может быть стоит выпить за знакомство?
- Хорошая идея.
И мы заказали бутылку вина. Спустя час или два, мы перебрались в мой номер, включили музыку и стали весело танцевать и смеяться. Была уже ночь, когда мы, устав до последней степени, сидели на стульях друг напротив друга, понимая, что пора расстаться, но не желая этого. Наконец, Сережа встал: «Пора спать», - и вышел за дверь. В конце коридора Сережа остановился и оглянулся, я стояла в дверях номера и провожала его взглядом. Так мы стояли еще минут 10, смотрели друг на друга, не думая ни о чем. Больше не было сказано ни слова. Я медленно закрыла дверь номера и подошла к окну. Холодный воздух, ночное питерское небо… Как я люблю этот город! Так и надо расставаться навсегда: без слов и без сожаления. Нам было так хорошо вместе, как не будет еще долго, и так хорошо, как не могло бы быть долго. Как хорошо будет вспоминать эти минуты в Москве, пытаясь узнать его лицо в лицах всех прохожих и понимать, что мы не увидимся никогда. Я была довольна и благодарна этому городу за волшебные минуты, проведенные с Сережей, за незабываемое северное небо, за это ощущение легкости, жизни, которое подарил мне отпуск.
Спускаясь по лестнице, больше всего Сережа хотел вернуться обратно. Дойдя до своего номера и закрывшись в ванной, он вспомнил, что так и не рассказал мне о тяжелых волнах Невы. Потом он вспомнил, как я отказалась оставить ему номер своего телефона, и ему снова стало неприятно. Потом в голову пришла мелодия, под которую он обнял меня и поцеловал первый раз, и он медленно улыбнулся и закрыл глаза. Потом Сережа вспомнил историю про кавказца, который украл у его отца гитару, вспомнил, как я смеялась над ней и засмеялся сам. Потом он снова подумал о том, почему я не хотела больше видеться с ним: мы же живем в одном городе, так близко друг к другу! «Смогу ли я заснуть сегодня?» Но как только Сергей забрался под одеяло, сладкий и приятный сон сковал его мысли и чувства.
До флэта Лена не добралась. Уже собираясь позвонить в дверь этой квартиры, она вспомнила вчерашнюю ночь, свой кошмар и почему-то двух пожилых женщин с сумками возле фруктового ларька. Ей снова стало невыносимо противно. Отдернув руку, Лена отошла в сторону и закурила. В подъезде тускло мигала лампочка, из-за двери уже слышались веселые крики и споры. «Какая разница, - думала Лена, - что делать, если результат везде один? Зачем нужно столько городов, если в каждом одно и то же броуновское движение? Зачем столько людей, если каждый из них одинок?» Не докурив сигарету, она спустилась по лестнице, вышла на улицу и быстрым шагом пошла еще дальше по Московскому проспекту. Спустя час, выйдя на трассу, Лена подняла руку. Старенькая, заезженная и усталая девятка остановилась почти сразу же. «С Вами можно доехать в сторону Москвы?» - «Только до поворота на Пушкин» - «Хорошо» - «Садись», - и снова дорога побежала под колеса, снова ночной разговор с водителем заставил отвлечься от своих мыслей. Ночь только начиналась, Лена катилась по трассе с приятным водителем, рассказывала ему старые байки автостопщиков, и нечего больше было желать. Жизнь снова текла своим чередом и была приятна.
Алексей подавал вещи Катюше, которая стояла в вагоне поезда. Сестра решила вернуться в Москву. Катя разговаривала с клиентом, когда зазвонил ее телефон. Тяжелое предчувствие заставило ее сразу ответить на звонок и забыть про покупателя. Спустя десять минут она уже ехала в метро с единственной мыслью: «Только бы увидеть ее еще раз!» Но Катюша не успела. Наутро Катя не пошла на работу. Ее мечты о блестящей карьере, это въевшееся желание расти, ее ответственность, которая не позволяла даже провести лишний час с Аленкой, теперь казались пустыми и ненужными. «Господи, зачем это все? - спрашивала она себя, - Ведь ее БОЛЬШЕ НЕТ!»
Алексей думал о Татьяне и Мариночке. Больше всего он хотел их увидеть, привезти им конфет, игрушек, цветов. Закрыться в уютной квартире Татьяны от этого мира и не выходить оттуда. Утром звонил Виталий. Леша ответил ему решительным отказом. Днем звонила Наташа и сообщила, что Коля простудился, ничего страшного нет, но лучше будет день-другой провести дома. Они очень соскучились и ждут папу обратно. Алексей сказал, что он не может оставить сестру одну и быстро положил трубку. Очень хотелось услышать Таню, но Леша решил позвонить ей попозже, когда он немножко придет в себя.
Платформа медленно поползла в назад, последние провожающие выпрыгивали из вагонов. Сереже вдруг стало грустно. В голову пришла старая песня:

Проходит жизнь, проходит жизнь
Как ветерок по полю ржи
Проходит явь, проходит сон
Любовь проходит, проходит все
И жизнь пройдет, мелькнет мечта
Как белый парус вдалеке
Лишь пустота, лишь пустота
В твоем зажатом кулаке

Лениво улыбаясь, я смотрела в северное небо, медленно плывущее в окне электрички. Прощай, Питер, город снов и фантазий! Я буду долго вспоминать этот отпуск с улыбкой и благодарностью. Спасибо тебе, северное небо! Спасибо, холодный залив! Меня клонило в сон. «Да, так и надо прощаться навсегда», - думала я, засыпая.
…Узкий песчаный пляж перерос в натоптанную дорожку, море отодвинулось сильно вправо, впереди показались знакомые дома, заборы, залаяли собаки, взгляду постепенно открывалась деревня. Сколько дней пути позади! Золотой буденовец сбавил темп и пошел коротенькой рысью. «Вот мы почти и дома. Видишь синюю калитку? Это наш дом. Еще несколько шагов» Калитка со скрипом отворилась, на пороге стояла по-деревенски упитанная, но красивая девушка. «Ах, мои милые, вернулись-таки! Я уж боялась… Ах, и ты, милый Стук! Ну ты у нас заживешь!» Конь довольно фыркнул. «Ой, бедный, какие царапины! Видно, били тебя, милый? Ну мы с тобой все залечим. Ничего, ты еще выйдешь на дорожку», - приговаривала она, расседлывая коня. А в доме тем временем ставили чайник, вытаскивали варенья, домашние деревенские хлеба, от которых веяло свежим ароматом. Облив лицо холодной водой из умывальника, мужчина, который привел лошадь, прошел в дом и сел на скамейку, блаженно вытянув ноги. Пять дней он выслеживал цыган-конокрадов, чтобы вернуть любимого коня… Теперь все позади. Спустя минуту в дом вошла девушка, которая встречала его у ворот. Так приятно было смотреть, как она суетится, готовит чай, греет еду, топит печь, как блестят радостью ее глаза. Как ждала она все эти дни и ночи, как беспокоилась за Стука и за него! Поставив чашки, тарелки, блюдца на стол, девушка на минуту присела рядом с ним. Мужчина взял ее руку и сжал в своей. А золотой буденовец оторвался на секунду, поднял голову, пережевывая пучок травы, выправил уши и взглянул туда, где море сливается с небом, в туманную дымку неизвестности и страха, тяжелых воспоминаний о грубых цыганах, но уже через секунду он снова опустил голову к свежей траве. И не было на Земле существа счастливее его.